Тренировочный процесс украинского боксера Василия Ломаченко, разработанный, организованный и контролируемый его отцом при участии психолога, специализирующегося на когнитивно-поведенческой терапии, известен своей неординарностью. Он включает в себя уличный скейтбординг и жонглирование, стойки на руках и теннис, причем Ломаченко часто играет один, обегая сетку, чтобы отбить собственные свечи. В программу входят марафоны и заплывы на 10 км в открытой воде. Спарринги состоят из 15 раундов по четыре минуты с 30-секундным отдыхом между ними. Новые спарринг-партнеры меняются каждые три раунда, если только их не «снимают» досрочно из-за огромного количества ударов – каждый из которых регистрируется и калибруется с помощью чипов в бинтах – или не доводят до сдачи.
После снятия бинтов начинается психологическая часть тренировки: набор тестов и упражнений с использованием таймера реакции, небольших блоков или цифровых таблиц, которые стали популярным диагностическим инструментом для космонавтов и летчиков советской эпохи.
Но, пожалуй, самое поразительное из этих упражнений — самое простое: Василий Ломаченко задерживает дыхание.
Он тренируется в олимпийском бассейне. Он может проплыть круг спринтом, а затем вернуться под водой на одном дыхании. Это повторяется какое-то время. Наконец, Ломаченко полностью погружается под воду. Во время подготовки к бою с другим двукратным олимпийским чемпионом, Гильермо Ригондо, он оставался под водой 3 минуты 30 секунд.
«Сколько максимум он выдерживал?» — спрашиваю я. Психолог Андрей Колосов передает мой вопрос Анатолию Ломаченко, отцу, который изучает данные за день, загруженные и представленные в виде гистограммы на его ноутбуке. Василий нанес 2949 ударов за 15 раундов — средняя скорость 160,2 км/ч — почти без усталости. В последнем раунде на мешке с двойным креплением он нанес 324 удара. Тренировка прошла хорошо. Чувствуется, что именно поэтому Анатолий – «Папаченко», как его называют в лагере – вообще снисходит до моих вопросов.
«Четыре-двадцать», — говорит он по-английски.
«Он задержал дыхание на 4 минуты 20 секунд?» — переспрашиваю я.
«Да, — отвечает Колосов, — во время подготовки к Олимпийским играм».
Но, объясняет он, продолжительность менее важна, чем сам *момент*.
Момент?
«Ты должен встретить этот момент», — говорит он. «Когда твое тело говорит тебе, что кислорода недостаточно, что нужно дышать, что это важно для твоей жизни, что это очень опасная для жизни ситуация».
Ах, он имеет в виду *тот самый момент*: когда все сливается воедино — физическая и психологическая подготовка, отец и сын, генетика и амбиции.
«В этот раз, — говорит Колосов, — ты отвечаешь своему телу: «Не сейчас!» Ты контролируешь свои инстинкты. Ты отодвигаешь предел своих инстинктов».
Возможно, ты продержишься еще секунду. Или еще десять. Или, в случае Василия Ломаченко, 29 лет, ты продержишься где-то между 3:30 и 4:20.
Теперь, кажется, я понимаю. На левой стороне его живота татуировка с изображением отца, чуть более добродушного, чем Анатолий выглядит в жизни. Над ней надпись: «Победа».
Если ты Ломаченко, ты хочешь победить больше, чем хочешь дышать.
Расс Анбер, катмен Ломаченко, работает с бойцами — обрабатывает их раны, их психику и их руки — с 1979 года. История отношений отцов и сыновей в боксе, он легко признает, «полу-б*я катастрофическая».
Полу?
Исключая его нынешних работодателей, я прошу его рассказать счастливую историю отца и сына в боксе. «Сразу так?» — отвечает он. «Не могу вспомнить ни одной».
В боксе нет эквивалента детской лиги или дворового футбола. Нет метафор насилия. Каким бы искусным ни был этот спорт, это насилие. Не каждый родитель может подвергать своего ребенка опасности. Отец, который находится в углу своего ребенка, как мне кажется, больше заботится о себе: о своем наследии, об уравновешивании какого-то воображаемого экзистенциального счета, о подтверждении благословений, генетических или иных, дарованных его потомку.
Поклонники определенного возраста вспомнят хмурого Джо Фрейзера, пытающегося испепелить взглядом Майка Тайсона. Через несколько секунд его сын Марвис лежал скорчившись в углу. Это была самая лаконичная поучительная история, когда-либо показанная по телевидению.
Дэнни Гарсия однажды рассказал мне о поражении на любительском турнире, вскоре после того, как его отец вышел из тюрьмы.
«Когда мы вернулись в номер, он швырнул меня к стене, схватил меня за шею и сказал: «С этого момента тренировать тебя буду я, и если ты еще раз проиграешь, я сделаю тебе больно».
Затем его отец схватил утюг и поднес его к его лицу. «Я обожгу тебя», — сказал он.
Дэнни было 11. Он не проигрывал снова до 28 лет.
Фредди Роуч вспоминает, как отец ждал его в раздевалке после его последнего профессионального боя, невыразительного поражения в Лоуэлл Аудиториум.
«Как ты мог быть таким хорошим, — спросил Пол Роуч, бывший чемпион Новой Англии в полулегком весе, — и закончить так?»
Это был последний раз, когда он видел своего отца. Теперь семикратный тренер года, Роуч был одним из главных кандидатов, которых менеджер Эгис Климас рассматривал для Ломаченко, когда тот перешел в профессионалы в 2012 году. Но Василий отказался. Ничего против Фредди. Или Гарсии. Или кого-либо из них. Василий понимал, что профессиональный ринг — это другая игра, чем любительский. Он также понимал серьезные опасения менеджера относительно команд отца и сына в боксе. Но ему было все равно.
«Никто, кроме моего отца, не будет меня тренировать, — сказал он Климасу. — Никто не получит признания за то, что он уже сделал».
Анатолий воспитывал не просто бойца, а вундеркинда, эту фаустовскую сделку, попытку достичь совершенства. Отсюда, возможно, более подходящие сравнения для Ломаченко.
Пит Маравич, например, был воспитан тренером, чтобы стать идеальным баскетболистом. С возрастом печаль Пита граничила с суицидальной. Марв Маринович пытался создать идеального квотербека, но его сын Тодд в итоге стал наркозависимым. Даже эксперимент с великим Тайгером Вудсом кажется менее впечатляющим, зная, что он «развалился» после смерти отца.
Конечно, ни одна такая история не была бы актуальной без упоминания ЛаВара Болла и его сыновей. Их цель, похоже, поднять много шума и продать много кроссовок. Если Болл ищет совершенства, то в брендинге. Иными словами, ЛаВар Болл не только объясняет американскую ситуацию, но и является идеальным контрапунктом для Ломаченко.
Их заботит не коммерция, а память потомков. Но их эго также больше. Все бойцы тщеславны. В конце концов, они проводят свои рабочие жизни, репетируя перед зеркалом. Тем не менее, я никогда не слышал, чтобы спортсмен, подобный Василию, выражал столь возмутительные амбиции с такой искренней бесстыдностью. Его стремление — не один титул или несколько, и даже не статус «лучшего бойца независимо от весовой категории».
«История», — говорит он. «Если через 10, 20 или 30 лет вы сядете с друзьями и будете говорить о боксе, вам нужно будет вспомнить мое имя».
Под «вы» он подразумевает и бабушек, грызущих семечки и сплетничающих в его родном городе Аккерман (название, которое он использует, относящееся к Османской империи). Но он также имеет в виду парней, которые собираются в парикмахерской в Квинсе. Или в спортзале в Лос-Анджелесе. Или в пабе в Шеффилде. По правде говоря, Василий Ломаченко считает свой стиль, такой же агрессивный, как и эстетичный, превосходящим стиль Флойда Мейвезера. Его заботят не столько интернет-рейтинги, сколько своего рода бессмертие, рассмотрение его имени рядом с Рэем Робинсоном, Джеком Демпси и, да, Мухаммедом Али. Цель не меркантильна, а мифична. Известная американская фраза, переписанная: *Вот идет Василий Ломаченко, лучший, кто когда-либо был…*
Вот это эго!
Но каково его происхождение?
Василию было всего три дня, когда его отец, учитель физкультуры и тренер по боксу, надел ему на руки пару перчаток. Дело не в том, что Василий не помнит первый раз, когда он пошел в спортзал. Он не помнит, чтобы *не* быть в спортзале.
«Тогда чья это мечта, — спрашиваю я. — Ваша или вашего отца?»
И впервые за две недели, что я провел в его лагере, я вижу, как его ледяные синие глаза сужаются. «Это моя мечта. Моя».
Затем я спрашиваю о природе его таланта. Вундеркинд — например, Джон Колтрейн или Майкл Джордан — более предрасположен тренироваться дольше и усерднее, чем просто одаренный человек. За время, проведенное в лагере Ломаченко, я видел, как он делал всё, кроме перерывов.
«Мой талант в том, что я понимаю, чего хочу», — говорит он. «Я знаю цену. Я понимаю, что мне нужно отвечать за свои слова».
Ломаченко не хвастается. Он дает клятвы и соблюдает их. Это у него в крови. Его сыну, которого тоже зовут Анатолий, в прошлом году было 5 лет, когда он попросил iPhone. «Ты должен заработать его», — сказал Василий. Мальчик дал слово, и после пяти месяцев тренировок маленький Анатолий пробежал от их дома в Аккермане до Затоки, курортного города на Черном море. Это около 15 миль, и у него ушло 2 часа 15 минут, по словам Василия. Однако он получил больше, чем iPhone. Он научился тому, что его отец научился примерно в том же возрасте. Настоящая радость — в работе, в тренировках.
Дэнни Гарсия плакал, рассказывая мне о той ночи в отеле. По правде говоря, он не злился на отца. По-своему, пусть и искаженным, он был благодарен, что это сделало его бойцом. Я думаю о Маравиче, о тоске в его глазах. И об этом споре о Лонзо Болле, и о его часто обсуждаемой, якобы пассивности. Но Василий — даже когда его отец стоит над ним, считая, калибруя, критикуя каждый удар — кажется их антитезой.
«Смотри на него, когда он улыбается», — говорит катмен Расс Анбер. «Это от сердца».
Есть безошибочная радость, с которой он тренируется. Он тот редкий и самый опасный тип бойца: счастливый. И что касается опасностей сотрудничества между отцами и сыновьями, особенно в мучительной истории единоборств, эти Ломаченко, возможно, окажутся славным исключением.
Аккерман, более известный как Белгород-Днестровский, — город с населением 50 000 человек с знаменитой «Белой крепостью» на лимане, ведущем к Черному морю. Анатолий однажды сказал коллегам, что хотел бы вырастить чемпиона из их родного города, но не хотел говорить об этом больше.
Анатолий был, неудивительно, боксером-любителем. Насколько хорош? Или кем он мог бы стать? Его надежды и стремления?
«Я никогда не спрашивал отца о его мечте», — говорит Василий. Он знал только, что отец поставил его в левостороннюю стойку еще до того, как он начал спарринговать. Ему было 4 года в первый раз. Он победил 6-летнего.
Когда Василию самому было 6 лет, он спросил отца, что лучше — выиграть титул чемпиона мира среди любителей или золотую олимпийскую медаль. Золотую, ответил отец. Тогда золотая медаль и будет. Неизвестно, что думал его отец. Но ребенок воспринял это как клятву. «Мне нужно это доказать, — говорит он. — Отцу и себе».
Чем больше он работал, тем очевиднее становились его способности — не только амбиции, но и генетические. В то время как его отец был боксером, его мать, Татьяна, начинала как гимнастка. Они познакомились, будучи студентами Государственного педагогического института в Одессе. Именно Анатолий предложил ей попробовать дзюдо. Всего через год Татьяна заняла четвертое место на чемпионате СССР по дзюдо.
Анатолий глубоко размышлял о спортивных достижениях, и его идеи постепенно превращались в убеждения. Было важно, чтобы Василий хорошо учился, так как образованное тело управлялось образованным умом, интеллектуально стимулированным и способным принимать решения в стрессовых ситуациях. Анатолий никогда не верил в раннюю специализацию, так распространенную сегодня. Даже занимаясь боксом, Василий играл в футбол и хоккей, занимался борьбой. В 10 лет он начал заниматься традиционными украинскими народными танцами.
Это была не идея Василия — выплясывать в поясе, ярких сапогах и шароварах, но нельзя сказать, что отец его заставлял.
«Он *объяснял мне*», — говорит Василий. Такое объяснение обычно сопровождалось краткостью выражений, лишь глубоким взглядом, когда Анатолий объяснял причину и следствие как неразрывно связанные факты.
«Ты хочешь стать великим боксером?» — спросил он.
«Да».
«Тогда ты должен научиться танцевать».
Василий танцевал по два часа каждый день после школы. Затем он шел домой перекусить и отправлялся в спортзал. Таков был его режим почти четыре года в шароварах. Но это дало ему то, что он имеет сегодня — лучшую работу ног в боксе. В отличие от большинства бойцов, у Василия было сбалансированное, гармоничное детство. Он читал русский перевод «Тома Сойера» в начальной школе. Он научился охотиться на фазанов и уток, ловить карпа. Франшиза «Форсаж», похоже, способствовала его страсти к дрифту на мощных автомобилях (у него есть облегченный Nissan 240 SX и Mercedes-AMG C63). Любимым фильмом одно время был «300» — что объясняет татуировку спартанского воина на его спине («Молодежная ошибка», — смущенно говорит он). Его музыкальные вкусы склоняются к дип-хаусу. Но ничто в его биографии не предполагает глубины или воспитанной свирепости его желания.
Любительский рекорд Василия — 396-1. Его единственное поражение от Альберта Селимова в 2007 году было дважды отмщено. Когда его отец уже тренировал сборную, он выиграл золото в 2008 и снова в 2012 годах, одну из пяти медалей, привезенных Украиной с Олимпийских игр в Лондоне. Александр Гвоздик, бронзовый призер, ныне имеющий рекорд 14-0 в полутяжелом весе, говорит о старшем Ломаченко: «Он создал особенный дух в этой команде. Он никогда не кричит и не запугивает, просто объясняет».
Посвящение Гвоздика в метод Ломаченко включало разгадывание кроссвордов как тренировочное средство. Учение ходить на руках. Волейбол. Баскетбол. Теннис. Марафоны и заплывы на длинные дистанции.
«У меня не хватает духу сказать ему, что эти вещи не работают», — говорит Гвоздик. — Люди думают, что мы сумасшедшие. Но эти вещи дают тебе ментальное превосходство».
Для достижения этой цели — ментального превосходства — Анатолий нанял Колосова в преддверии Олимпийских игр 2012 года. Он был молодым доктором наук, бывшим акробатом, но большая часть его опыта была связана с работой с военными летчиками, а не с бойцами.
«Мне не нужен психолог», — протестовал Василий. На этот раз Анатолий не стал объяснять. «Вам нужно мне поверить, — сказал Василий. — У меня сильный характер».
«Это не то, что ты думаешь, — сказал его отец. — Тебе не нужно ни с кем говорить о своих чувствах».
Со временем Колосов стал самым заметным голосом в лагере Ломаченко, не считая Анатолия. Колосов был там, когда Василий выиграл второе золото. Колосов был там, когда он перешел в профессионалы, ведя переговоры с одной главной целью — не подписной бонус, а возможность Василия войти в историю, сразившись за титул чемпиона мира в полулегком весе в своем профессиональном дебюте.
В итоге ему пришлось довольствоваться титульным боем во втором поединке. Стратегия Орландо Салидо заключалась в том, чтобы выйти за пределы весовой категории и часто нарушать правила. Это стоило Ломаченко раздельного решения, но также стало уроком и доказательством того, что непобежденный рекорд остается самым переоцененным товаром в боксе.
Теперь, при рекорде 9-1, будучи чемпионом в полулегком и втором полулегком весе, победа над кубинцем Гильермо Ригондо в субботу вечером принесла бы то, чего Дом Ломаченко давно жаждал: не просто статус лучшего в мире, но и вечное место в истории бокса.
«Я в этом бизнесе более 20 лет, — говорит Сисилио Флорес, тренер по силовой и физической подготовке. — Он самый преданный боец, с которым я когда-либо работал».
Если работа и тяжелая, то она никогда не бывает предсказуемой. Флорес может начать день с требования, чтобы Василий забросил 50 трехочковых. Его отец может заставить его набить мяч для сокки (хакисак) 75 раз, прежде чем тот коснется пола. Они ищут не только физическую ловкость, но и что-то когнитивное. «Ментальная гибкость», — называет это Колосов.
Дело не только в количественном учете каждого движения или 15 четырехминутных раундах. В последние недели он выходил против чемпионов и отправлял их домой досрочно. Его бороли и били ниже пояса. Он быстро отвечал на фол, с клинической точностью — правым хуком в корпус, за которым следовал правый апперкот — что заставляло оппонента задыхаться и просить тайм-аут. Но я никогда не видел его злым или напряженным.
Однажды вечером отец надевает жилет для защиты корпуса и двигается по рингу, имитируя Ригондо на его воображаемом «велосипеде». После спарринга и работы по мешкам, это упражнение на изнуряющее преследование, призванное вывести Василия из себя.
«Хватит своего велосипеда», — говорит он отцу. «Я Риго!» — яростно отвечает отец.
«Нет, — говорит он, улыбаясь. — Ты, черт возьми, Лэнс Армстронг».
Это еще одно проявление как таланта, так и тренировки — оставаться невозмутимым, сопротивляться дрожи и спазмам, которые охватывают менее мастеровитых бойцов.
В четвертом раунде своего последнего боя, против Мигеля Мариаги, Ломаченко получил первое серьезное рассечение в карьере — рваную рану, которая потребовала восьми швов. Василий видел, как кровь капает на мониторе между раундами.
«Всегда задаешься вопросом о парне, — говорит Анбер. — Как он отреагирует в первый раз».
В случае Ломаченко, однако, он не отреагировал. Угол Мариаги остановил бой через два раунда.
Рассечение стало еще одной версией Того Самого Момента. Если это шедевр Анатолия, то Колосов был призван добавить последние штрихи.
«Все давление на тренировках открывает тебя к ситуационным возможностям», — говорит Колосов. «Ты не можешь адаптироваться на ринге, если у тебя нет психических ресурсов. Ты не можешь быть напряженным, злым или испуганным. Его лучшая способность — распознавать возможности на ринге».
То, о чем говорит психолог, на самом деле — креативность.
«Для Василия это искусство», — говорит он. Василий двигается как танцор, никогда не бывает неловкого момента. Удары меняются по углу, темпу и силе. Но во всем прослеживается ритм. Колосов называет это «потоком», ссылаясь на работы венгерско-американского психолога Михая Чиксентмихайи.
В состоянии потока люди полностью погружены в сложную задачу, внутренне мотивированы и очень счастливы. Импровизационный блеск рождается из повторения. Это в некоторой степени объясняет искусство джаза и оправдывает сравнение со стилем Ломаченко. Но, в отличие от Василия, музыканты не творят в условиях насилия.
Тем не менее, Ломаченко, возможно, нашел идеального оппонента. Если он олицетворяет ритм и поток, то Ригондо символизирует противоположность: гармония против энтропии. Есть причина, по которой никто не хочет драться с Ригондо, который также является левшой. Он не только заставит тебя выглядеть плохо, но и жестоко изобьет. Какой бы ни был твой темп, Ригондо стремится его нарушить.
Возможно, поэтому он пытался спровоцировать Ломаченко — высмеивая его тренировочный режим и предсказывая «массовое избиение».
«Мы понимаем, почему это происходит», — говорит Колосов. «Мы учим понимать нашего оппонента, его нюансы. Мы изучаем каждую возможность. Мы тренируемся, чтобы наша активность была более когнитивной, чем эмоциональной. Риго для нас просто задача».
Флорес менее осторожен:
«Василий на такое не ведется. Думаю, он чувствует неуважение».
Прогноз?
«Василий его отделает. Сильно».
Флорес работает с Ломаченко с их третьего профессионального боя, когда они победили непобежденного Гэри Рассела-младшего за титул. Он был там в каждом раунде с тех пор.
Во время спарринга Флорес садится в нескольких шагах от Анатолия. Отец считает каждый удар ручным счетчиком. Колосов снимает раунды на видео. Флорес просто смотрит.
Однажды Флорес спросил старика: «Ты знал, кем он станет?»
«Все было задумано, — говорит Анатолий. — Это было записано».
Но когда? Когда был *Тот Самый Момент*?
«До того, как он был зачат».
